Лорел гамильтон мередит джентри 9 книга
Dating > Лорел гамильтон мередит джентри 9 книга
Download links: → Лорел гамильтон мередит джентри 9 книга → Лорел гамильтон мередит джентри 9 книга
И одновременно все люди, которых она когда-нибудь исцеляла при помощи магии, начинают проявлять странные, сверхчеловеческие способности…Что это — трагическое совпадение? Первый демон был вызван при помощи травного колдовства, а его больше нет. Zzika Любовное фэнтези Т. Они её любовники, самые дорогие возлюбленные и встанут перед высшим двором фейри — пытаясь не допустить, чтобы война коснулась невинных людей Лос-Анджелеса, которые находятся под угрозой стать побочным ущербом. Нет, правда — настоящие комиксы от Дженни Бриден, которая «Трусы дьявола».
Был ли этот репортер одиночкой, или он пришел сюда в составе группы, которая уже наверняка начала его искать? Даже если он пришел один, другие журналисты должны его помнить. Если бы кто-то из нас убил его в мире людей, мы могли бы скрыть виновника, и стало бы просто одним нераскрытым преступлением больше. Но его убили на нашей земле, и этого нам не скрыть. Я отвернулась от его непонимающих глаз. Он потянулся к моей руке, но Холод просто шагнул и встал между нами, так что его жест остался незаконченным. Я оборвала его: — Нет, Дойл. Мы не сумеем вычислить, чей это был клинок. А хорошая команда криминалистов с этим может справиться. Но обнаружить убившее его оружие тебе не удалось. Я приложила все усилия, чтобы произнести эти слова спокойно, чтобы за ними не встал образ. Моего отца убили, а столица Испании — Мадрид... Просто факт в ряду фактов, ничего больше. Достаточно владевший магией, чтобы отвести твое заклинание. Ты же понимаешь, Дойл: виновный в этих убийствах владеет магией не хуже нас. Но с современной криминалистикой он не знаком. От науки он защититься не сможет. Тут вперед выступил Онилвин. Он был сложен тяжелее любого другого сидхе, высокий, но грузный, и все же двигался грациозно, словно позаимствовал походку у кого-то постройнее. Волосы длинным волнистым хвостом спадали у него по спине поверх черного костюма и белой рубашки. Черный — это цвет королевы и Кела. Очень популярный цвет при Неблагом Дворе. Волосы у Онилвина такие темно-зеленые, что отливают черным. А глаза — светло-зеленые с искорками у зрачка. Он припомнил, что я — частично человек. Тут он улыбнулся — очень свысока, такой характерной для него улыбкой. Так думала бы и ты, будь у тебя чистая кровь. Я разозлилась по-настоящему и пыталась не дать злости перейти в силу, не начать светиться, не поднять ссору на новый уровень. Беатриче была мне другом, и если сейчас ты не можешь предложить ничего полезнее своих классовых предрассудков, то я уверена, королева Андаис найдет тебе занятие среди собственных стражей. Его кожа из бледно-зеленой стала попросту белой, и при виде его страха мне на секунду стало очень приятно. Андаис прислала его в мою постель и накажет его, если я его туда не возьму. Накажет и меня, но сейчас мне до этого не было дела. И вас тоже, кто меня еще не знает! Онилвин решил, что смерть служанки ничего для меня не значит. Мужчины в дальнем конце коридора повернулись ко мне лицом. Большинство моих здешних друзей — не сидхе. Вы постарались объяснить мне, что для вас я недостаточно чистокровная. Ну что ж, теперь только себя вините за мою демократичность, столь несвойственную знатной особе. Подумайте над этим хорошенько, прежде чем сказать мне какую-нибудь глупость в стиле Онилвина. Он буквально упал на одно колено и склонил голову; впрочем, скорее всего он хотел скрыть свою злобу. Дойл отослал его в дальний конец коридора, и он ушел без возражений, хотя звездочки в его глазах пылали от гнева. Но ты действительно собираешься привести сюда полицию людей? Даже ради собственной чести не стал бы. Он был одним из тех, кто превратил мое детство в ад, но совсем недавно я разглядела другую сторону Аматеона. Испуганную, ранимую и беспомощную. А тех, о ком я знаю, что они тоже чувствуют боль, мне всегда было трудно ненавидеть. Править людьми — значит защищать их. Я хочу поймать того, кто это сделал. Я хочу найти его и покарать. Я хочу, чтобы он, она или они больше ни с кем такого не сделали. А репортер был нашим гостем, и убить его вот так — это оскорбление всему двору. Он сглотнул так громко, что мне было слышно. Я боюсь гнева королевы, а она разозлится, если их пригласить. Тебе не давали присягу, ты не сидишь на троне! Я оглянулась на тело Беатриче и подумала о другом теле, много-много лет назад. Королева не спрятала тело моего отца от журналистов по одной-единственной причине: они нашли его раньше. За мили от холмов фейри, разрезанным на куски. Они нашли его и сфотографировали. Его телохранители не только опоздали спасти его жизнь: они не уберегли ни его тело от позора, ни меня от этого ужаса. Полицейские что-то пытались расследовать, потому что его убили не в наших землях, но им никто не помогал. Их не пустили ни в один из наших холмов. Им запретили допрашивать кого бы то ни было. Их остановили еще до начала работы потому что королева была уверена: мы сами найдем убийц. Мы их не нашли. Аматеону ответил Дойл: — Что мы сами отыщем того, кто убил принца Эссуса, что поди будут только путаться у нас под ногами. Я посмотрела на него, и он ответил мне прямым взглядом. Что единственная причина, по которой полицию нужно держать в стороне, — это если она не хочет, чтобы убийцу нашли. Он несколько побледнел от моих слов. Я покачала головой: — Ты не принцесса, Рис. А я — принцесса. Он улыбнулся, все еще бледный. Наверное, в короне я бы миленько смотрелся. А потом обняла его. Он обнял меня в ответ. Сперва надо постараться выставить отсюда журналистов. Он обнял меня крепче. Я высвободилась из его объятий и буркнула: — Я знаю, чего хочу, Рис, но я не самоубийца. Я обдумала это утверждение. Но я права в том, что касается расследования. Я знаю, что мы должны сделать, и я намерена добиться от королевы согласия. Я взглянула ему в глаза. От большинства остальных высказался Адайр. Ты — наш амерадур, а этот титул я не произносил уже много лет. Амерадур — это титул вождя, избранного по любви, а не по крови. Амерадур — это значит, что человек отдаст жизнь за твою победу. Этим титулом в Уэльсе звали Артура... Да, того самого Артура. И моего отца так называли — некоторые из его людей. Я не знала, что сказать, потому что сделала слишком мало, чтобы заслужить этот титул. Пока — слишком мало. Не зови меня так. Ты приняла всю мощь самой королевы на свое смертное тело. Когда ты обратила против нее свою магию — это был один из самых храбрых поступков, какие я только видел, клянусь своей головой. Я не знала, то ли смутиться, то ли попытаться объяснить, что храбростью там и не пахло. Я тогда перепугалась до смерти. До конца, каким бы он ни был. Я умру, но не позволю кому-либо причинить тебе вред. Я с ним согласилась: — Не клянись уберечь меня от любого вреда, Адайр, не нужно. Поклянись защищать мою жизнь, если ты должен это сделать, но не беречь от любого вреда. Но, кажется, ни он, ни Аматеон меня не слышали. Я была объектом обсуждения — и только. Она рисковала жизнью, чтобы спасти нас. Как ты можешь стоять здесь и не дать ей обет? Адайр положил ему на плечо руку в латной перчатке: — Так пойди с нами к королеве, обрети вновь свою честь! Я слишком боюсь предстать перед ней с такими новостями. Глядя на отчаяние в его глазах, я сказала единственное, что пришло мне на ум: — Я попробую сыграть на ее чувстве вины. Вины за нераскрытое убийство ее родного брата. Но если этого будет недостаточно, я напомню ей, что она обязана мне жизнью своего консорта и своей живой игрушки, человека. Если она запретит — мы ничего не сможем сделать, так что мне придется добиться ее согласия. Он тронул меня за лицо. Смерть твоего отца тяжкой несправедливостью легла тебе на сердце. Я закрыла глаза и легла щекой в его теплую ладонь. Его рука загрубела от веков упражнений с мечом и ножом. И от этого она казалась как будто более настоящей, более твердой, более надежной. А кое-кто из сидхе, из тех слишком высокородных, у которых не бывало мозолей, считали это признаком нечистоты. В объятиях Дойла я могла позволить себе вспомнить тот кошмарный день. Забавно, как хорошо защищается мозг. Я видела окровавленную ткань и носилки. Я держала руку отца, холодную, но еще не окоченелую. Мои руки были в его крови, потому что я его трогала, — но это был не он. Это была просто холодная плоть. Ощущение ужасающей пустоты, когда я до него дотрагивалась, было похоже на то, как войти в дом, ожидая найти его полным знакомых и любимых людей, и обнаружить только голые стены, даже мебель увезли... Ты бредешь из комнаты в комнату и слышишь, как твои шаги отдаются эхом в этой пустоте. Твой зов отражается от голых стен, на которых еще остались невыцветшие пятна от памятных фотографий — как меловые контуры тел на месте преступления. Он ушел — мой высокий, красивый, мой замечательный отец. Он должен был жить вечно, но чары могут украсть жизнь даже у бога, у того, кто когда-то был богом. Но если я слишком упорно старалась припомнить этот день, пыталась заставить себя вспоминать — то я вспоминала не тело отца и не кровь. Один из телохранителей отца вложил его мне в руки, как передают флаг на похоронах солдата. На рукояти было золотое тиснение с обеих сторон — дерево и вокруг него танцующие журавли. А иногда с ветвей дерева свисали крошечные человечки, и их кровь текла по золоту. Предполагается, что ему приносили человеческие жертвы, причем жертву вешали на дереве и, возможно, наносили удары, чтобы человек истекал кровью. Считается, что этот бог олицетворял смерть как избавление от старого и отжившего. В тот день рукоять меча была голой и холодила мне руки. На ветвях деревьев не было маленьких жертв — потому что величайшая из жертв уже была принесена.
Last updated
